Последствия "манифеста еврорабства"

Моя статья в известной степени является ответом на статью уважаемого белорусского аналитика Юрия Шевцова «ЕС начал третью глобальную НТР», которая анализирует итоги саммита ЕС 8-9 марта в Брюсселе, посвященного экологии и энергетике.

Проанализировав итоги саммита, провозгласившего курс на экологическую энергетику и снижение выбросов парниковых газов, Шевцов в конце статьи заявил:

«Дальнейшее развитие РФ требует от российского общества очень быстрого ценностного определения. Либо Россия развивается как некий аналог страны региона Персидского залива: культурно самостоятельное от Европы, устойчивое, но зависимое от Европы в экономике и политике государство. Либо Россия осознает себя как европейская нация и начинает сближение с ЕС с целью интеграции в рамках какой-то новой европейской конфигурации. Оба варианта имеют свои плюсы и минусы. Необходимость выбора одного из них — главный результат этого саммита для России».

Нельзя согласиться с подобной «альтернативой», — а по существу, безальтернативным требованием, — во что бы то ни стало присоединиться к Европе, либо на правах зависимого государства, либо на правах «европейской нации». Я ни в коей мере не ущемляю право лично Шевцова осознавать себя членом европейской нации и стремиться к сладостному моменту воссоединения с Европой, но его вывод считаю безосновательным, в первую очередь потому, что он основан на ложном утверждении, что решения саммита в Брюсселе — это, будто бы, «третья глобальная НТР».

Что такое НТР?

Приведем классическое определение научно-технической революции, в том виде, в каком оно сформулировано в «Большой Советской энциклопедии»:

«Научно-техническая революция, коренное, качественное преобразование производительных сил на основе превращения науки в ведущий фактор развития общественного производства. В ходе Н.-т. р., начало которой относится к середине 20 в., бурно развивается и завершается процесс превращения науки в непосредственную производительную силу. Н.-т. р. изменяет весь облик общественного производства, условия, характер и содержание труда, структуру производительных сил, общественного разделения труда, отраслевую и профессиональную структуру общества, ведёт к быстрому росту производительности труда, оказывает воздействие на все стороны жизни общества, включая культуру, быт, психологию людей, взаимоотношение общества с природой, ведёт к резкому ускорению научно-технического прогресса.»

Можно спорить с тем, является ли НТР признаком перехода к коммунизму или нет, но из этого понятия становится понятно, что НТР — явление однократное, когда наука превращается в непосредственную производительную силу. Когда это произошло, а это состоялось уже в 70-х годах, НТР завершилась. Если в народном хозяйстве той или иной страны появилась хоть одна отрасль, в которой наука выступает непосредственной производительной силой, значит, это общество уже преодолело порог НТР.

Дальше можно оценивать степень влияния преобразования в результате научно-технической революции той или иной экономики. Кроме того, в мире есть страны, в которых НТР еще не произошло. Особенности современной мировой экономики во многом обусловлены тем, что взаимодействуют общества, уже прошедшие порог НТР с обществами, стоящими перед ним.

Следовательно, из словосочетания «третья глобальная НТР» нужно отбросить первые два слова, как бессмысленные и противоречащие определению понятия. Классическое определение достаточно полно охватывает все стороны НТР как явления, и нет нужды плодить лишние сущности.

«Киотизм» как продукт европейской бюрократии

Главной темой как брюссельского саммита, так и статьи Шевцова о нем, был, конечно, Киотский протокол с его требованиями. Евросоюз взял на себя ответственность за глобальное потепление климата (по аналогии со «взятием ответственности за теракт» можно сказать, что ответственность за глобальное потепление вовсе не значит, что ЕС имеет к нему какое-то отношение) и принял решение снизить к 2020 году выбросы углекислого газа на 20%.

На мой взгляд, лучшую характеристику Киотскому протоколу дал член-корреспондент РАЕН, профессор Николай Ткаченко, который назвал его «инструментом промышленной экспансии Евросоюза». Цель протокола добиться господства европейских стандартов в промышленности всех стран, которые имели несчастье впутаться в поддержку «киотизма». В своей статье в «Промышленных ведомостях» профессор Ткаченко пишет:

«Примером такого жесткого подхода является порядок проведения мониторинга парниковых газов (ПГ):

– мониторинг показателей активности ведется на основе данных об объемах производственной деятельности и количестве использованного топлива;

– измерение эмиссии должно вестись стандартными методами и проверяться расчетами эмиссии;

– каждый оператор должен представлять полную отчетность по эмиссии ПГ на каждой установке;

– показатели эмиссии ПГ подлежат верификации, верификатору должен быть обеспечен доступ ко всем производственным мощностям и ко всей информации, касающейся объекта. Если учесть, что согласно Приложению А Киотского протокола в категорию источников парниковых газов, обязательных для мониторинга, внесены все производства, связанные с сжиганием и транспортировкой топлива, а также практически все процессы в горнодобывающей и химической промышленности, металлургии, сельском хозяйстве и других отраслях, то понятно желание ЕС иметь единую для всех стран-участниц службу мониторинга и верификации (на базе ЕС, конечно) и за счет расширения сферы контроля и санкций практически на все отрасли производства этих стран создать новую гигантскую сферу влияния. Да и подборка самих парниковых газов далеко не случайна (диоксид углерода, метан, закись азота, гидрофторуглероды, перфторуглероды, гексафторид серы), так как позволяет официально «накрыть» практически все известные сегодня технологические процессы, не прибегая к услугам промышленной разведки.»

Прошу прощения за длинную цитату, но, на мой взгляд, она прекрасно отображает сущность Киотского протокола. Неизвестно, получится ли добиться эффективного влияния на климат, но вот добиться контроля над промышленностью — это большое достижение.

Рекомендую прочесть статью профессора Ткаченко целиком, в ней он подробно рассматривает научные основания Киотского протокола. Со своей стороны укажу на другую сторону дела: административно-хозяйственную.

Главная проблема Киотского протокола состоит в инвентаризации парниковых газов. Начнем с того, что есть несколько методик и руководств по инвентаризации парниковых газов.

Межправительственная группа экспертов по изменению климата, которая занимается разработкой методик, выпустила «Рабочую книгу по инвентаризации парниковых газов», которая «…содержит предложения по планированию и начальной стадии работ по национальной инвентаризации для специалистов из тех стран, которые еще не делали национальных инвентаризаций и не имеют соответствующего опыта. Этот том также содержит пошаговые инструкции для расчета эмиссий двуокиси углерода (CO2) метана (CH4), закиси азота (N2O), фторуглеродов (ГФУ, ПФУ), гексафторида серы (SF6), озона и аэрозольных предшественников парниковых газов от шести основных категорий источников парниковых газов» («ЦЭНЭФ. Введение в инвентаризацию выбросов парниковых газов для промышленных предприятий, компаний и отраслей, 2002»).

Выделено ключевое слово. Что это такое в более пристальном рассмотрении:

«В самом общем виде учет выбросов строится по схеме: (данные о какой-либо деятельности, например, о количестве сжигаемого топлива) х (пересчетные коэффициенты) = выбросы.

В методике имеется набор пересчетных коэффициентов выбросов для всех расчетов. Эти коэффициенты иногда отражают специфику того или иного региона, типа топлива, производственного процесса и т.п., а иногда это просто некие среднемировые значения» («ЦЭНЭФ. Введение в инвентаризацию выбросов парниковых газов для промышленных предприятий, компаний и отраслей, 2002»).

Понятно? Киотский протокол не имеет методов точного, инструментального измерения эмиссии парниковых газов и оперирует исключительно расчетными показателями, основанными, в том числе, на приблизительных коэффициентах. Отечественные «киотисты» сами признаются, что «самые точные» данные получаются именно путем расчетов.

Такая система открывает беспредельные возможности для махинаций и международной коррупции. Понятно ведь, что статистику по выбросам всегда можно, так или иначе, исправить. Например, показать снижение из года в год эмиссии парниковых газов, продавать освободившиеся квоты всем желающим, тогда как реальные объемы этих выбросов не сокращались или даже возросли.

В принципе, для этого и вводится институт верификаторов. Профессор Ткаченко сокрушается, что верификаторам будет предоставлен доступ к объектам и верификации. Но подумайте, что такое верифицировать выбросы на всех предприятиях в России для европейских верификаторов? Это миллиарды страниц документации. На русском, естественно. И тысячи инженеров, большинство их которых никакого иностранного языка не разумеет. А есть ведь еще более забавные ситуации. Представьте себе проверку документации всей промышленности Китая на китайском языке под бдительным оком китайской контрразведки. Серьезные трудности ожидают верификаторов во Вьетнаме, Лаосе, Тайланде, Индонезии, Саудовской Аравии, Пакистане и других местах, где английский язык, понятный для верификаторов, не слишком распространен.

Нет, документацию, конечно, составят и на английском, но реальной возможности проверить ее истинность не будет. Точных инструментальных методов измерения эмиссии нет, и поймать нарушителей за руку невозможно. Остается либо поверить документам на слово, или назначить верификаторов из числа местных деятелей. И то, и другое — не выход. Документы можно ловко подделать, а национальная солидарность и чемодан с деньгами делают с людьми удивительные вещи.

Так что Киотский протокол — это продукт благонамеренных бюрократов, которые твердо уверены в том, что любые законы будут неукоснительно исполняться повсеместно, и их не будут корректировать разные соображения коррупционного свойства. Если в Брюсселе надеются, что Киотский протокол будет исполняться, то остается только посочувствовать наивным евробюрократам.

Не упущу возможности поиздеваться над ними. Как можно верить в то, что Киотский протокол будет исполняться, например, в Бангладеш, где, по мнению самих же евробюрократов, царит повсеместная коррупция? Как можно считать, что протокол будет исполнять такая прославленная страна, как Нигерия? Можно понять, что электронная почта евробюрократов хорошо защищена от спама, и они никогда не получали предложений сделать выгодный бизнес с некими неизвестными нигерийскими миллиардерами. Я хотел бы посмотреть на то, как будут сокращать выбросы парниковых газов колумбийские наркокартели, раз уж Колумбия вляпалась в Киотский протокол. Также я уверен, что весть о новейшей выдумке кафиров еще не докатилась до столицы всех радикальных исламистов мира — Моджахедска (Пешавара) и они еще не знают, что Пакистан теперь в рядах борьбы с потеплением климата.

Грязная «экологическая энергетика»

Воспеватели новейших европейских инициатив все уши прожужжали о том, что Евросоюз переходит на «экологические чистые» ветровые электростанции. По мнению Шевцова, Евросоюз принял решение создавать «экологическую энергетику».

Мне хочется обрадовать уважаемого аналитика тем, что он не вполне прав, употребляя выражение «экологическая энергетика» без кавычек. Как раз из всех видов современной энергетики это наиболее грязные и вредные для природы виды. Парадокс? Нет.

Дело в том, что ветровая энергоустановка (ВЭУ) в силу чисто физических законов, является, кроме генерации электроэнергии, также еще и генератором колебаний разных частот, как высоких (шум), так и низких (инфразвук). Рядом с полем ВЭУ уровень шума — 104 Дб. Это больше, чем шум от автомобиля, идущего со скоростью 100 км/ч (80-90 Дб), и меньше, чем шум при взлете самолета (130 Дб). Жить рядом с полем ВЭУ, может и экологично зело, но в плане шума то же самое, что рядом с автобаном или аэропортом.

Не менее важен инфразвук, то есть звук с частотой ниже 25-16 Гц, источниками которого являются компрессоры, двигатели, движущийся транспорт, промышленные кондиционеры, мосты и эстакады, железная дорога и так далее. Разумеется, создает инфразвук и ВЭУ.

Поскольку для инфразвука характерна малая поглощаемость, он распространяется на большие расстояния, плохо экранируется и оказывает вредное воздействие на живые организмы. Инфразвук вызывает расстройство разных отделов центральной нервной системы. Воздействие инфразвука частотой 4-5 Гц в течение 1-2 минут вызывает панический страх, через 4-5 минут появляется сильная головная боль, через 8-10 минут наступает смерть от повреждений легких и сердца.

Подмечено, что в районах установок ВЭУ сначала исчезают птицы, потом животные, разъезжаются люди, а даже дело доходит до исчезновения какой-либо растительности. Европейские экологи, которые недавно праздновали наступление эпохи «чистых технологий», начинают постепенно бороться с ВЭУ.

Конечно, энергетика — это грязное и малоприятное дело. В энергетике много всякий гадости. Но что бы так, вплоть до исчезновения травы…?

Господство радикальных экологов

В большинстве случаев на экологические проблемы смотрят совершенно неправильно. Промышленные выбросы, всевозможные отходы рассматриваются как некое абсолютное зло, которое нужно всеми силами искоренить, желательно путем смены технологии. Основной пафос «экологической экономики» в Евросоюзе, как указывает Шевцов, состоит как раз в смене технологий: давайте откажемся от тепловой энергетики, от угля, нефти и газа, и перейдем на ветряки.

Однако, промышленные выбросы — это всего лишь недоиспользованный в процессе производства продукт. Это происходит от несовершенства технологии и оборудования, от непродуманности способов использования сырья, а также от недостаточно последовательного внедрения улучшений и рацпредложений. Скажем, терриконы золы, выбросы твердых веществ вокруг тепловых электростанций показывают лишь, что совершенство оборудования оставляет желать много лучшего, и топливо недостаточно хорошо подготовлено к сжиганию.

Так рассуждал в свое время классик промышленного производства Генри Форд, который последовательно улучшал свое производство, и добивался экономии в тысячи и миллионы долларов на самых ничтожных сбережениях сырья. Помимо этого снижалось загрязнение от его заводов.

Но в Европе отказались от такого прагматичного взгляда на вещи, и начали шарахаться от одной технологии к другой. Сначала европейцев убедили, что уголь — это плохо и неэкологично. Европейцы отказались от угля, разрушили свою угольную промышленность, перешли на нефть и газ. Но теперь нефть и газ несколько подорожали, и европейцев стали убеждать в том, что теперь уже плохо и неэкологично уже вообще использование углеводородов, и будущее за ветряками. Наконец, убеждения возымели действие: евробюрократы торжественно объявили, что углеводороды — это плохо и неэкологично.

Скорее всего, в близком будущем выяснится, что и ветряки — это тоже плохо и неэкологично, и снова начнется поиск «философского камня» в энергетике. Интересно только, что именно будет выдвинуто на номинацию очередного «философского камня»: использование магнитного поля Солнца, получение энергии из торсионных полей или из кристаллизованного вакуума? Надо нашим «кристаллитам» и «торсионщикам» из РАН не упускать момент и посильнее рекламироваться, чтобы оказаться на гребне волны в следующий раз.

Нужно отметить, что Евросоюз утратил уже способность адекватно оценивать свои экономические проблемы и вырабатывать адекватные их решения. ЕС сделался заложником экономической мифологии, которая с определенного момента стала самовоспроизводиться и множиться. Это процесс, который не может не привести к краху.

За счет чего сейчас живет Европа? Пожалуй, за счет трех обстоятельств. Во-первых, за счет определенного негласного сопротивления трезвомыслящих европейцев расползанию мифологии, за счет способных к адекватной оценке ситуации организаций и людей. Во-вторых, мощь европейской экономики, созданная за несколько десятилетий бурного развития в первой половине ХХ века, настолько велика, что ее потенциал трудно проесть. В-третьих, научно-техническая революция, которая в западном мире произошла в 40-х и 50-х годах, привела к трансформации этой экономики, более бережному расходованию ее ресурсов и потенциала. Наука сильно продлила жизнь европейской экономики и поддерживает сейчас ее существование.

Но все в этом мире недолговечно.

«Манифест еврорабства» и его последствия

Для того, чтобы понять суть вещей, нужно называть их своими именами. К сожалению, это не всегда и не всем нравится. То, что Шевцов описывает в своей статье, есть «еврорабство», когда европейские «элои» живут в искусственно построенном, зело экологичном раю, тогда как все остальные «морлоки» пашут на европейцев на грязных производствах. Причем, «элои» берут себе не все, а только то, что соответствует требованиям их рая.

Иными словами, европейцы, провозгласив строительство в Европе «экологической экономики» с переносом грязных производств в другие страны, провозгласили новую доктрину установления рабовладельческого строя во всемирном масштабе. Шевцов, в своем категорическом требовании, сформулированном в конце статьи, требует от нас признать эту доктрину «еврорабства», хоть на положении «еврорабов», если не выйдет стать «еврорабовладельцами». Я не призываю ограничить свободу Шевцова: если ему страстно охота стать «еврорабом», то исполать!

Правда, и в этом деле есть свои технические тонкости. Перенос в другие страны базовых отраслей промышленности означает также и то, что промышленные возможности Европы, так или иначе, снижаются, в том числе и по вооружениям. Причем вдвойне: как за счет общего сокращения «грязных отраслей», так и за счет неоправданно высокого усложнения изделий, их удорожания.

Европейские компании могут построить за пределами ЕС промышленность, в расчете на то, что тамошние «морлоки» будут с радостью пахать на житие европейских «элоев» в экологическом раю. Но при этом надо быть морально готовым к тому, что какой-нибудь энергичный «морлокский» генерал прикажет вместо евродвигателей делать более простые танковые дизели, вместо еврокаров — собирать танки, и вообще точить снаряды и набивать патроны, самым злодейским образом наплевав на потепление климата и Киотский протокол. Можно ознакомиться с нетленным ленинским опытом национализации, издать декрет о национализации всего, и отправить европейских инвесторов погулять. Благо, ленинский опыт распространялся по миру на множестве языков и хорошим тиражом.

Мы уже видели, что Европа и в более благополучные времена, когда у нее были куда более серьезные заводы, чем теперь, не смогла силовым образом установить свое господство. «Морлоки» оказались куда сильнее тогдашних арийских «элоев». «Морлоков» больше, они объединяются, и совсем не ценят борьбу с потеплением климата.

Но это с заводами Круппа «элои» могли хотя бы защититься и что-то отстоять. А теперь, когда Европа решила избавиться от тяжелой промышленности, что скажут евробюрократы очередным танковым ордам и «волчьим стаям» из подводных лодок? «Пол-второго»?