Улыбайтесь, господа!

Тайну таланта Олега Янковского еще предстоит открыть.

Странно прибавлять к его имени какое-либо определение - актер, народный артист СССР, звезда театра и кино, ведущий артист "Ленкома".

Никому не придет в голову спросить: "Какой Янковский?" И ты не ответишь: "Тот самый". "Тот самый" предполагает продолжение - "который". Но Янковский - один. Сменялись эпохи, страна меняла название, рушился политический строй, рядом работали актеры, при жизни считавшиеся гениями (один из них - Евгений Павлович Леонов - служил с Янковским в одном театре), сам Янковский переходил из возраста в возраст и все эти годы, четыре долгих десятилетия, он оставался первым.

Считается, что Янковский воплотил время. Вязкое, застойное время. Ему суждено было нарисовать портрет поколения, связанного - или скованного? - неразрывным родством: советской эпохой. Герой получался противоречивым. Иногда - холодным, прагматичным, как обаятельный циник в "Мы, нижеподписавшиеся". Иногда - бескомпромиссным, как парторг в "Премии". Он трусил, как Виктор Веденеев из "Поворота", горел высокими идеалами, как Кондратий Рылеев в "Звезде пленительного счастья", выпускал колючки, не желая приспосабливаться к мелкой душной жизни, как Тихон в "Сладкой женщине", или, напротив, приспосабливался к ней, как Руслан в "Слове для защиты". И - стоял над жизнью, наблюдая, созерцая, дававя людям шанс и отбирая его, как Волшебник в "Обыкновенном чуде". Янковский всегда оставлял нам место для сомнений. Кем бы ни был его персонаж, он с его тонкокостным аристократическим лицом, чуть рваной нервной пластикой выламывался из времени, противоречил ему, не желал вписываться в рамки и правила и этим своим нежеланием раз от раза, от фильма к фильму, снова и снова воплощал эпоху.

А потом взял и полетел.

Это только кажется, что путь Янковского протекал на удивление ровно - ни взгорок, ни ям. Начало 80-х, всего несколько лет, стали явным всплеском в его карьере. Он едет в Италию сниматься у Андрея Тарковского в "Ностальгии". Играет Андрея Горчакова, русского писателя, которого потом назовут "интеллигентом-страстотерпцем, едва ли не мессией", глупо и истово верящего, что человечество ждет спасение, если кто-то перейдет с горящей свечой бассейн святой Екатерины. Сцена со свечой, ставшая хрестоматийной, с ее надломом, тоской, опустошенностью, сыгранными Янковским молча, была любимым эпизодом и самого актера. А надлом этот и опустошенность - только не молчаливые, а страстные, бурные, многословные, взахлеб - он потом сыграет в "Крейцеровой сонате" Михаила Швейцера.

Пока Янковский снимается у Тарковского, в Москве проходят две премьеры - "Влюблен по собственному желанию" Сергея Микаэляна и "Полетов во сне и наяву" Романа Балаяна. Простенькая комедия и трагический фарс. И в обоих - тоска по полету, по воздуху, невозможность жить в пределах обыденности. Янковскому удалось показать, как время "съедает" людей. Был только один актер, которому в кино удалось то же самое, - Олег Даль в роли Зилова в фильме Виталия Мельникова "Отпуск в сентябре" . В этот ряд героев, пытающихся вырваться из безвоздушного пространства и фальши, можно поставить и барона Мюнхгаузена. Вранье не есть крамола, но фантазия, способная бороться с глупостью и пошлостью, говорил он нам и ободряюще подмигивал, улетая на Луну. Единственный победитель времени среди побежденных предлагал нам быть его попутчиками в этом полете.

Пережить достойно эпоху перемен удается не каждому. Янковскому удалось. В 90-е он почти не снимался - был воспитан на хорошем кино и в кооперативное производство с его шальными деньгами не стал, да и не мог вписаться. Работал на театральной сцене во Франции и посчитал возможным связать свое имя лишь с Открытым российским фестивалем "Кинотавр", став его президентом, и с фестивалем искусств "Черешневый лес", возглавив попечительский совет. Он нес свое имя и статус с достоинством. Суета обходила его стороной. Пошлость не прилипала. Когда он ушел, сразу стало ясно: к этому человеку не приросло ни капли дурного. Да и в его героях последних лет, начиная еще с раннеперестроечного Николая II в "Цареубийце" Карена Шахназарова, все мощнее и мощнее прорастало благородство. Даже в графе Палене ("Бедный, бедный Павел" Виталия Мельникова) - не в кровожадном убийце и главе заговора, но в тонком и лукавом царедворце, скользящем по острию ножа не выгоды ради, а с мыслью о благе России, чувствовался аристократизм. Даже в Комаровском ("Доктор Живаго" Александра Прошкина) - не в банальном соблазнителе, а в человеке, подошедшем к черте и понимающем, что без Лары ему жизни нет, была иная, несиюминутная, стать. Но разве прежние, советские, герои Янковского переживали бы так мучительно, будь они людьми неблагородными? Права была Евгения Глушенко, когда-то сказав режиссеру, искавшему актера на главную роль во "Влюблен по собственному желанию": "Ясно, что только Олег может сыграть джентльмена, даже опустившегося. Он же настоящий аристократ!"

Две последние работы Янковского в кино мы увидели уже после его смерти. Каренин в "Анне Карениной" Сергея Соловьева и митрополит Филипп в "Царе" Павла Лунгина. Несчастный одинокий старик, готовый всех любить и простить, который пытается жить "как надо" и не понимает, почему не получается. И - монах, почти святой, человек Возрождения, противостоящий звериной дикости власти. Оба - жертвы. Оба - аристократы духа. Герои не нашего времени. Как и их создатель - герой не нашего времени. Не нашего - не значит другого. Просто вне времени. В смысле - на все времена.

Год назад он ушел из жизни...